29 января награда была вручена. Сергей Васильевич шёл домой, из Кремля, в чёрном плаще, с пурпурным подбоем, гладил пушистую белую бороду (которая была дана ему свыше), и благостно улыбался - опять наградили, пригласили, почествовали: "Тако же! Тако же! Эдак я скоро самого Митрополита переплюну." Неожиданно он услышал голос:
- Ваша мама варит кофе. Подождём, Вашу маму?
Сергей Васильевич удивился, но всё же переспросил:
- Бог, это Ты?
- Нет, это не Бог. Это я. Ну что же Вы, Сергей Васильевич, прошло уже полтора года, как мы познакомились, а Вы всё ждёте, Вашу мать...
- Алёнка, ты что ли? (Сергей Васильевич узнал меня).
- Я.
- Ну... и как Ярославский вокзал?..
- О... Ярославский вокзал такой большой, и такой центральный. Но ты не смог издеваться надо мной, ни в какой колхоз, как хотела Нина Анатольевна, я не уехала, и даже купила себе прописку.
- Как Вова?
- Вова очень плохо; Слюсарь использует его, как ломового коня - в 5.30 подъём, час в ледяной электричке, домой возвращается в 20.00-21.00 (а когда надо задержаться, и позже). Один выходной (в который он тоже иногда работает, или ездит на объект), ни больничного, ни отпуска. Говорит, что скоро, наверное, свалится совсем...
- Ну... Бог терпел, и нам велел. Ушатают Сивку крутые горки, да и под лежачий камень вода не потечёт. Это всё?
- Нет. Вы читали сказку про Нину Анатольевну "Девочка моя" (о том, как я якобы зашла к ней в кабинет, и на месте не сидела, а потом стала демонстрировть ей ни с того, ни с сего, некие "психические обострения")?
- Да.
- Не стыдно?
- Нет.
- Какая же ты всё таки фальшивая дрянь, Сергей Васильевич. Вы слышали, как в одной из московских школ ученик застрелил учителя географии?
- Да. Я уже записался на очередной выпуск "Пусть Говорят" по этому вопросу.
- Я очень часто ловлю себя на мысли, что когда-нибудь зайду к вам на служение, с автоматом калашникова: сначала выгружу на Вашу кафедру всё дерьмо, которое Слюсарь скидывает нам после своих детишек (мешков пятнадцать старого, линялого, выстиранного белья, сотни протёртых носков и поблекших трусов, и прочее), а потом просто начну стрелять - куда попаду... Хочу посмотреть, как вы начнёте бегать (кругами, как бегала якобы я, по кабинету Нины Анатольевны), и молиться Богу... А может, у кого-то из вас... вдруг проявяться "психические обострения"?..
- Не смей.
- Ваша мама варит кофе?
- Может быть... подождём нашу маму? Подождём, нашу мать?
- Смотри мне, гусь. Я тусовщица ещё та... И маму дождётесь, и папу, и кофе угощу.
- Но что-же мне делать, чебурашка, который ищет друзей?
- Раздай что имеешь (нам), и впредь не греши против "понаехавших" - у тебя же внуки малые, найдёт Божья рука, не поедешь больше, ни в Думу, ни на "Пусть Говорят".
- Я не смогу раздать вам. Где я буду жить?
- Уедете в колхоз какой-нибудь (Нина Анатольевна знает, где эти самые колхозы, в которых можно найти избушку, и жить), и начнёте постигать реальность бытия.
- А наследство детям? Если я отдам вам свою квартиру, дети останутся без куска...
- Они тоже все разъедутся по колхозам каким-нибудь. Не переживай. Нина Анатольевна на всех найдёт.
- Но они должны жить и служить в цивилизации!
- Начнёте цивилизацию там. (Нина Анатольевна знает, как начать, и жить, и служить).
Сергей Васильевич вдруг прикинулся глухим, немым, и слепым. Он обернулся чёрным плащом с пурпурным подбоем, и исчез, словно старик Хоттабыч, в клубах снега и ветра.
к о н е ц ъ.