Ум сельсовета заходил за разум. Сидя без сил у себя в кабинете, Натрасенюк чувствовал, что фокусы с разоблачением будут иметь продолжение. На улицах Верхнезейска слышались улюлюканье и свист. Дамы, обманутые "фирмой поганого Фагота", выйдя из интернета одна за другой оказывались в нижнем белье. Натрасенюк знал, что придется ему одному пить горькую чашу ответственности, ведь надо было звонить, сообщить о происшедшем, просить помощи, отвираться, валить все на Щербину, выгораживать самого себя. В верхнезейском театре все стихло, он понял, что остался один. И здесь ему показалось, что из двери кабинета потянуло вдруг гниловатой сыростью... (или не показалось?) Дрожь прошла по его спине. А тут еще ударили... часы и стали бить полночь. Раскрылась дверь, и в кабинет бесшумно вошли люди с удостоверениями в руках. - "Боже, как вы меня испугали!" Страх поначалу исчез. Натрасенюк даже обрадовался и стал расспрашивать. Ему отвечали что поступили "непонятные" телеграммы "туда", а там быстренько разобрались. Мастикова подробно описывала паскудства, происходившие в сельском совете и на Простоквашино.

Словом, темный ужас. Полнокровный обычно мэр был теперь бледен меловой нездоровой бледностью, а на шее у него в душную ночь зачем-то было наверчено... кашне. Появилась у него и новая отвратительная манера присасывать и причмокивать... Что-то еще жгуче беспокоило Натрасенюка, но что именно? И тут вдруг его глаза округлились: на полу была видна тень от спинки кресла, а над спинкою на полу не было теневой головы работника ФСБ. "Он не отбрасывает тени!" - мысленно вскричал Натрасенюк. Воровато оглянулся... и понял, что открыт. "Догадался, проклятый ?! Всегда был смышлен", - злобно ухмыльнувшись в лицо, проговорили сотрудники. Он быстро отпрыгнул к двери и закрыл ее на замок, отступая к окну, а в окне, заливаемом луною, увидел... лицо наглой девицы, которая работала с населением, и ее голую руку, просунувшуюся в форточку...

Рама стала открываться. Натрасенюк слабо вскрикнул, прислонился к стене, и портфель выставил вперед, как щит... Рама... распахнулась, но вместо... аромата лип в комнату ворвался запах погреба. Наглая девица вступила на подоконник. А ведь Натрасенюк и раньше отчетливо видел пятна тления на ее груди. Дикая ярость исказила лицо девицы... Крик петуха повторился, девица щелкнула зубами, а обесцвеченные Блондексом ее волосы поднялись дыбом. С третьим криком петуха она повернулась и вылетела вон. И вслед за нею... выплыла медленно в окно и депутат Лычагина.

В ту ночь в отделение один за другим прибывали новые пациенты. Сначала привезли Лычагина, который плакал и умолял вернуть ему голову, затем по соседству с ними поместили и Евсевлееву. Та поминутно читала молитвы, каялась, что, конечно, грешна, поскольку много мутила, но исключительно наши, советские, а валюту в глаза никогда не видела. Еще они кричали, что Мастиков - черт, а Мастикова - дьявол. Верхнезейску снился сон, будто всех граждан согнали в какое-то место, похожее на огромный театр, и требуют через громкоговоритель: "Жульё, сдавайте валюту!" Верхнезейск еще долго гудел невероятными слухами. И шепоток: "Нечистая сила!" слышался повсюду - в очередях, в магазинах и квартирах... Следствие по делу шайки гипнотизеров и чревовещателей продолжалось долго.